— Мудрено сказать, — ответил младший. — Сдается мне, однако, что более диковинный подвиг совершили мы, люди, когда канал между водопадами протянули. И мы можем съезжать с водопада Тролльхеттан не только вниз, будто с горы, как вы в детстве, но и подниматься вверх на наших шхунах и пароходах!

— Ну и чудеса! — воскликнул великан; казалось, будто ответ этот его чуть раздосадовал. — А может, вы мне еще скажете, как там поживает край озера Мьёрн? Ну тот, что зовется в народе Свельтурна — то есть Голодный?

— Да, немало было с ним хлопот, — ответил старший. — Уж не по вашей ли милости, отец, стал он таким бесплодным, каменистым да унылым? Ведь кроме вересковых пустошей да низких утесов, там ничего нет. Верно, без вас тут тоже не обошлось?

— Да нет, не совсем так, — сказал великан. — В мои времена рос там чудесный лес. Но как-то играли мы свадьбу одной из дочерей, и понадобилось нам немало дров. Взял я тогда канат, длинный-предлинный, обвязал им лес в этой округе, повалил его одним махом да и понес домой. Хотел бы я знать, найдется ли кто в нынешние времена, кто может одним махом лес повалить?

— Не в моих силах ответить на твой вопрос, — ответил младший. — Но в дни моей молодости места вокруг Свельтурны были голы и бесплодны, а ныне люди там повсюду посадили лес. По мне — это тоже подвиг, и немалый!

— Да, но в южном Вестеръётланде, верно, ни одному человеку не прокормиться? — спросил великан.

— Стало быть, без вас там тоже не обошлось? — спросил старший.

— Да нет, не совсем так, — сказал великан. — Однако помнится мне, когда мы, дети великанов, пасли в тех краях наши стада, мы понастроили великое множество каменных лачуг! А от всех камней, которые мы там друг в дружку кидали, и земля сделалась каменистой и для земледелия вовсе непригодной. Думается мне, едва ли можно пахать землю в тамошних краях!

— Да, правда твоя, от земледелия там мало проку, — молвил старший, — зато все люди, что живут в тех краях, — умельцы: они либо ткачи, либо резчики по дереву. И сдается мне, более почетно уметь раздобыть себе пропитание в таком бедном краю, нежели приложить руку к тому, чтобы разорить его.

— Осталось мне спросить тебя еще об одном, — молвил великан, — Что теперь у вас там внизу, на побережье, где река Йётаэльв в море впадает?

— Стало быть, вы и там хозяйничали? — спросил младший.

— Да нет, не совсем так, — сказал великан. — Однако помнится мне, было у нас в обычае спускаться вниз к берегу, приманивать к себе кита и мчаться на его спине через фьорды да заливы среди шхер. Хотел бы я знать, найдется ли кто, что и ныне так забавляется?

— Не могу сказать, — ответил моряк, — но, по мне, не менее славный подвиг — то, что мы, люди, построили внизу, близ реки Йётаэльв, город, откуда во все моря плывут корабли.

Ни единого слова не ответил ему великан, и младший моряк, что сам был родом из Гётеборга, стал описывать этот богатый торговый город — его просторную гавань, мосты и каналы, прямые улицы. Ну а предприимчивых торговцев и смелых мореплавателей там не счесть! И у них хватит смекалки превратить Гётеборг в наипервейший город на севере!

С каждым новым ответом морщины на лбу великана становились все глубже. Видно, не по душе ему было, что люди сделались владыками природы!

— Да, послушаешь вас, так в Вестеръётланде немало перемен! — молвил он. — Хотелось бы мне туда вернуться да кое в чем порядок навести!

Услыхал старший моряк его слова и за Вестеръётланд встревожился. Ведь добра от великана, коли он обратно вернется, не жди! Но, разумеется, признаваться, что боится этого, не стал и говорит:

— Не сомневайтесь, отец, встретят вас там честь по чести. Мы велим во все колокола бить!

— Вот как, стало быть, там еще есть колокола? — нерешительно спросил великан. — Разве не разбиты эти большие колокольчики в Хусабю, в Скаре да в Варнхеме?

— Нет, все в целости, да и с тех пор, как вы там были, немало у них и новых собратьев появилось! Ныне в Вестеръётланде не найдется ни одного местечка, где не было бы слышно звона колоколов.

— Ну, тогда уж лучше мне остаться здесь, — молвил великан, — ведь из-за этих-то колоколов я и переселился оттуда.

Он было призадумался, но вскоре вновь обратился к морякам:

— Можете спокойно лечь у костра. Завтра поутру я сделаю так, что мимо пройдет корабль, который возьмет вас на борт и отвезет в родные края. Но в благодарность за гостеприимство, что я вам оказал, сослужите мне службу. Как вернетесь домой, пойдите к Наидостойнейшему во всем Вестеръётланде, поклонитесь ему от меня и передайте в дар этот перстень. Да скажите, что, если он будет носить этот перстень, он станет много знатнее и богаче других.

Вернулись моряки домой, отправились к Наидостойнейшему во всем Вестеръётланде и передали ему перстень. Но человек этот был разумом не обижен и не стал надевать его сразу на палец. Вместо этого повесил он перстень на ветку маленького дубка у себя во дворе. И в тот же миг дубок стал расти, расти, да так быстро, что все это тотчас же приметили. Дал дубок побеги, отрастил ветви да листья, ствол его потолстел, кора затвердела. Потом дерево зацвело и покрылось желудями. А вскоре дубок так вырос, что более могучего дерева никто и не видывал. Но не успело оно вырасти, как столь же быстро стало увядать: опали листья, отвалились ветки, в стволе сделалось дупло, а само дерево сгнило. И вскоре ничего, кроме трухлявого пня, от него не осталось.

И тогда Наидостойнейший во всем Вестеръётланде взял перстень да и забросил его далеко-далеко, а потом сказал:

— Этот перстень, дар великана, — волшебный. Тот, кто его наденет, обретет силу богатырскую и во всем будет превосходить других. Но миг этот будет краток. Ибо перстень вместе с тем ослабляет того, кто им владеет, настолько, что вскоре и силе его, и счастью приходит конец. Я этот перстень носить не стану! С недобрым умыслом послан он сюда! Надеюсь, никто больше его не подберет!

Однако вполне может статься, что перстень уже кто-то подобрал. Всякий раз, когда какой-нибудь достойный человек напрягается сверх всякой меры, стараясь достичь какой-нибудь цели, люди невольно думают, уж не он ли нашел тот перстень? И не перстень ли заставляет этого человека трудиться сверх сил и увянуть прежде времени, так и не доведя свое дело до конца.

ПЕСНЯ

Кончив свою историю, учительница увидела, что они почти дошли до Нееса. Уже были видны большие хлевы и амбары, затененные, как, впрочем, и все строения в здешней усадьбе, прекрасными деревьями. Вскоре на вершине холма показался и господский дом.

До этой самой минуты она радовалась, что пошла в усадьбу, и не испытывала ни малейших колебаний. Но тут, при виде дома, она вдруг почувствовала, как мужество ей изменяет. А что, если задуманное ею — сплошное сумасбродство?! И благодарность ее, наверно, никому не нужна! Может, над ней только посмеются… Вот глупая! Примчалась со своими учениками на ночь глядя! Да и петь ни она, ни они красиво не умеют!

Учительница замедлила шаги, а поравнявшись с лестницей, которая вела к дому по склону холма, поднимавшегося несколькими террасами, сошла с дороги и стала подниматься наверх. Она хорошо знала, что с тех пор, как старый господин умер, в его доме никто не живет, и поднималась туда только для того, чтобы выиграть время и как следует поразмыслить — идти ли дальше или повернуть назад.

Когда же она взошла на террасу и увидела господский дом, ослепительно белый, весь залитый лунным светом, увидела живые зеленые изгороди, цветники, вазы и величественную парадную лестницу с балюстрадой, она вовсе пала духом. Как здесь все значительно и прекрасно! Нет, ей здесь делать нечего! Ей казалось, будто этот богатый белый дом говорит ей: «Не подходи ко мне близко. Неужто ты и впрямь думаешь, будто ты и твои ученики могут доставить хоть малейшую радость тому, кто привык жить в подобной роскоши?»

Чтобы прогнать сомнение, закравшееся в ее душу, учительница стала рассказывать детям историю о старом и молодом господине, которую сама услышала, когда училась на курсах кустарных промыслов. И история эта вселила в нее мужество. Ведь и дом, и вся усадьба в самом деле подарены курсам! Подарены для того, чтобы учителя и учительницы проводили счастливейшие дни своей жизни в этом прекрасном поместье, а затем несли бы отсюда и знания, и радость своим ученикам! Ведь хозяева здешней усадьбы, преподнеся такой дар, проявили глубочайшее уважение к труженикам школы. И доказали, что воспитание шведских детей для них превыше всего! Поэтому именно здесь она не должна испытывать ни робости, ни смущения!